Возьми мой хлеб

Сегодня в день памяти народного поэта Узбекистана - Александра Аркадьевича Файнберга, мы публикуем его несколько произведений.

Возьми мой хлеб.
Ноги Анны в стоптанных туфлях медленно шагают по выложенному старым кирпичом тротуару. Покачивается в ее руках мятый бидон для керосина.
Мимо, грохоча подшипниками по кирпичам тротуара, проносится мальчишка на самокате. Он задевает нечаянно бидон Анны, и тот отлетает в сторону. Анна грустно смотрит вслед мальчишке, который - смешной и чумазый - оглянулся и, не останавливаясь, покатил дальше. Анна подняла бидон и подошла к очереди. Она была последней в этой длинной очереди за керосином. Бедно одетые люди стояли с ведрами, баллонами, бидонами. Бочка лежала на телеге, в которую была впряжена тощая лошадь. Продавец открывал кран, и в большую воронку ударялась и пенилась струя золотистого керосина.
Очередь стояла тихо. А чуть в стороне безногий человек, сидя на низкой самодельной тележке, играл на гармошке, склонив к ней голову и куря самокрутку. Перевернутая кепка с мелочью лежала прямо на земле рядом с ним.
Анна, подняв голову, смотрела на синее ташкентское небо с зелеными пиками пирамидальных тополей.
Девочка-узбечка, чья очередь уже подходила, прищурившись, смотрела на Анну. Потом она вышла из очереди, подошла к ней и взяла за руку:
- Аня-опа...
Девочка подвела ее к бочке, а сама ушла со своим ведерком в конец очереди.

Керосин, пенясь, лился сквозь воронку в мятый бидон Анны.
А в бедном зеленом дворике военных лет висело на веревках белье, слышались звуки патефона и шипенье примусов. Мазанки, сараи, деревянные ступеньки лесенок на балахоне. Из кривой трубы водопровода падала вода и текла по арыку через двор.
В своем палисадничке узбечка лет сорока пекла черные лепешки.
Вихрастый чумазый мальчишка вкатил в палисадник самокат и сразу же отломил себе кусок горячей лепешки. Ну и тут же схлопотал подзатыльник от матери, показавшей ему на висящий на стволе дерева железный умывальник. Мальчишка по-прежнему был весел. Он мыл руки и смотрел, как мать заворачивает в газету лепешку и гроздь винограда.
Анна вошла во дворик с бидоном и стала подниматься по деревянной лесенке в свою лачугу. Мальчишка, жуя лепешку, хитро смотрел ей вслед.
Анна вошла в свою комнату, где были только кровать, стол и табурет. На столе стояла керосиновая лампа, лежали книги, бумага, чернильница-непроливайка, школьная ручка с пером. На полу у окна стоял примус.
Не выпуская из руки мятого бидона с керосином, великий поэт Анна Ахматова стояла посреди комнаты, за окном которой зеленел ташкентской дворик, и не могла сдвинуться с места. Она смотрела туда, где на краю стола лежала полуразвернутая газета. На ней была видна часть портрета вождя народов и заголовок «Правда Востока». Еще было видно число «25 июля 1943 года». На самой же газете лежала свежая черная лепешка, а на ней золотилась гроздь винограда.
Александр Файнберг.

Над мастерской сапожника Давида
на проводах повис газетный змей.
Жара. По тротуару из камней
стучит к пивной коляска инвалида.

Полгода, как свихнулась тетя Лида.
Ждет писем от погибших сыновей.
Сопит старьевщик у ее дверей,
разглядывая драную хламиду.

Плывет по тылу медленное лето.
Отец народов щурится с портрета.
По ним - закрытый хлебный магазин.

Дом в зелени. Приют любви и вере.
Раневскою добытый керосин.
Ахматовой распахнутые двери.

* * *
Город милый. Голубая бездна.
Первая улыбка и слеза.
Над провалом черного подъезда
светится зеленая лоза.

В летнем небе над железной крышей.
Генкин свист гоняет голубей.
Я не знаю, где еще увижу
переулок ближе и родней.

Что еще однажды и навеки?
Только звезды. Звезды и луна.
Дом снесли. Но светятся меж веток
вечерами два родных окна.

Светятся безропотно, устало.
Ждут меня, не гаснут на весу.
Где б меня по свету ни мотало,
умирать сюда я приползу.

Александр Файнберг
ТАШКЕНТ. 1943