Матери многих из нас в войну, да и после, работали на парашютном заводе, или «парашютке» (из которой потом выросло одно из самых значительных наших швейных производств). Тогда там шили парашюты. Из обрезков нам выкраивались сарафанчики и даже сандалии - крепким был парашютный шелк. Я и на фотографиях тех лет вся в парашютной благодати.
Росли же мы во дворах сами по себе, одни! Казаки-разбойники, лапта - для девочек и мальчиков одни и те же забавы. Помню Еву, единственную из нас, у которой семья была полной (отца по какой-то причине не взяли на фронт), и мама не работала, а «воспитывала детей». Ева первой отошла от наших игр, стала делать маникюр и прически. Остальные долго еще разбивали в кровь коленки, царапались о заборы. В их числе и та, другая девочка, которая в азарте игры кричала громче всех, бежала быстрее... падала в пыль, вставала, не отряхнувшись, била мячом в убегающих прицельнее и больнее других. А уж когда появлялся и включался в игру брат Евы Фима - еще громче, быстрее, еще точнее: пусть видит, какая она ловкая!
Так было и в тот день... И вдруг в какую-то минуту оказавшись рядом с ней, Фима сказал: «Ты так азартна... но ты же девочка!» - и укор, и явное разочарование, с которым он смотрел на нее, не оставляли сомнений: он осуждал ее, ему это было неприятно.
Она остановилась, как вкопанная. Пораженная - не то слово. Уничтоженная, иначе не скажешь. А она-то думала...
Прибежала домой, глянула в зеркало: торчащие дыбом волосы, разводы грязи на лице. И еще, наверное, жуткая гримаса, когда она бежала и орала. Представив все это, она села прямо на пол у окна. И не отвечала на крики товарищей, зовущих ее продолжать игру... Ну почему ей раньше никто не сказал об этом дома? Да и кому говорить - мать вечно на своем заводе.
Вечером, когда пришла мать и стала по привычке рассказывать о трудовых успехах ее замечательного цеха, раскатывая перед дочерью очередную свою почетную грамоту, - у той случилось что-то вроде истерики. Она кричала об «этой дурацкой» грамоте и о дыме ее «дурацких» папирос, а также о «вечном» ее свитере и своем коричневом форменном платье и неимении другого, а ведь она уже старшеклассница. Потом попыталась отрезать косы, но не выдержала борьбы с перепуганной и возмущенной матерью. Кажется, она впервые тогда осознала себя женщиной.
... А сегодня вот уже полтора часа наблюдает за своей пятилетней внучатой племянницей, как та без устали примеряет свои и сестрины платья, павой проходит к зеркалу и пробует мамину косметику. Эта уже из другой породы. И другого времени.
Ташкентские дворы «Парашютка»
Галина Георгиева.