Ташкентские дворы: Духовные опыты
У нашего поколения были сложные отношения с Богом - от полного его отрицания до поисков каких-то тайных путей общения с Ним (а вдруг Он все-таки есть? Но официально такие мысли не поощрялись). Хотя вот удивительно: моя мама-заводчанка к этому так и не приобщилась, а ведь у бабушки был целый иконостас дома (она жила отдельно), и к ней ходили молиться некоторые соседи, в основном одинокие женщины.
Первое мое впечатление от посещения церкви, куда меня повела опять же моя бабушка, перед этим заставив снять пионерский галстук: изумление перед прилюдным массовым коленопреклонением. Моя соседка по двору запиралась для этого у себя дома. Но с ней вообще было все не так! Мы, детвора, были убеждены, что у Бога все в основном чего-нибудь просят. Даже позволяли себе ерничать в отношении тех, у кого вдруг обнаруживалась острая нужда в чем-то: «А ты попроси у Боженьки, вдруг даст!» Мы ж не могли не слышать, что многие молитвы начинались именно с этих слов - Боже, дай нам (мне)... И напрямую все понимали.
Но эта соседка... Во-первых, у нее были больные ноги. И она стелила на пол свернутое вдвое одеяло. Я наблюдала это, ночуя у нее, - такое случалось в нашем дворе, что дети ночевали у соседей, практически жили у них, когда их матери сутками не выходили с завода. Поверх одеяла еще складывала пушистый пуховый платок, и уже тогда опускалась на свои распухшие колени. И уж тут ты ее не тронь - головы не повернет, кто бы ни позвал. Пока не закончит молитву. Удивляя терпением, с каким превозмогала боль: ведь, стоя на коленях, еще и периодически нагибалась до пола, гнула свою больную спину. И это по нескольку раз в день! Ну уж я не выдержала, конечно, и однажды спросила, не надеется ли она тем самым вымолить у Бога здоровье? Соседка ответила удивительно строго: до такой «мелочности» и «практичности» она бы не опустилась. Молятся - ради самого Бога. Он ведь всегда думает о нас, так разве не найдутся у нас какие-то минуты для Него? Как это меня тогда поразило!... Сама возможность бескорыстного служения, сопряженного с таким трудом. Так можно было служить другу, я бы поняла, близкому человеку. Но неизвестно кому?... Это был сильный воспитательный момент. Заставивший меня позже искать литературу по истории и культуре религий: хотелось многое понять, чему нас не учили.
...А на балахоне соседнего двора освободили кладовку из-под угля, побелили и устроили из нее маленькую комнатку - узкая железная кровать, стол, за занавеской - «кухня». В комнате жила моя подруга, отделившись таким образом от многодетной семьи. Редкая удача при нашей тогдашней тесноте. И это была наша духовная территория. Здесь мы могли говорить и спорить о чем угодно, читать, какие хочешь, книги, зубрить перед экзаменами. Здесь же все «наши» переодевались во время представлений, которые тогда любили устраивать по любому поводу и ходили на них со двора во двор. Отгораживали «занавесом»-простыней удобный уголок и читали стихи, пели, разыгрывали сценки, иногда придуманные самими же, танцевали в импровизированных костюмах. Организаторов не было! То есть были сами дети, подростки. Взрослые сидели, кто на чем, в общих рядах, воспринимая все удивительно серьезно. Часто это было сюрпризом для них - репетировать мы старались тайно.
Судите сами о правоте той байки о бабушке, которую спросили, как же они жили без телевизора. Да мы-то и жили, ответила та, а вы все в телевизор смотрите...
Галина Георгиева.